Формирование дворянской корпорации

Растущая военная и экономическая мощь Российского государства, падение Казани и последовавшие за ним походы русских войск внутрь территории Казанского ханства вынудили часть ногайских мурз оставить пределы Башкирии. В сложившейся обстановке башкиры решили принять покровительство России. Вместе с тем обретение новых поданных сильно осложнило задачи русской дипломатии в этом регионе. Ногайские феодалы, формально находившиеся в вассальных отношениях к Москве, не собирались отказываться от подвластной им территории. Так, 4 крупнейших ногайских улуса предпочли остаться в Башкирии. Более того, откочевавшие ногайские мурзы продолжали осуществлять свою власть над башкирами путем периодических наездов. Московское правительство осознавало двусмысленность ситуации, но для открытой конфронтации с ногайцами требовались значительные военные силы. Однако почти все русские войска в регионе были втянуты в боевые действия на территории Казанского ханства. Поэтому на первых порах после принятия подданства русская дипломатия действовала весьма осторожно. Чтобы продемонстрировать башкирам готовность защищать от набегов потомков золотоордынских ханов, дважды, в 1560 г. и 1570 г., в Башкирию направлялись миссии думного дворянина И. Артемьева, который нашел место для крепости и провел межи для служилого землевладения . В 1573 г. башкиры подают челобитную на имя Ивана IV, в которой указали на необходимость скорейшего возведения крепости для того, чтоб «ясак им платить не в Казани», но главное, чтобы иметь «убежище и защиту от неприятеля» . Кроме того, в челобитной содержалась просьба о присылке войска для защиты от набегов. В 1671 г. намерения правительства становятся известны ногайским ханам, они разрывают вассальные отношения и открыто заявляют о непризнании власти России над башкирами . Но к этому времени правительство уже располагало в крае большими военными силами. Тем не менее, и в новых условиях русская дипломатия предпочла политические маневры. В 1586 г. ногайский князь Урус получает первое извещение о начале строительства крепости на Белой. Сразу же последовал протест, в котором Урус доказывал, что теми землями, на которых русские возводят город, «не владели ни отцы, ли деды московских государей» . Ногайским послам в Москве дали аргументированные ответы на все вопросы Уруса. При этом, подчеркнув обоюдную пользу от строительства города, «...а Уфу на Белой Волошке государь велел город поставить, чтоб беглой из Сибири Кучум царь, пришед в государеву отчину в Казанский уезд, в башкирцы учел кочевать и ясак с государевых людей с башкирцев почел имать, и ныне государь на Уфе велел город поставить и людей в них устроить для сбережения Казанского уезда башкирцов и для того, что государевы люди городы многие поставили в Сибирской земле. Из того города на Белой Волошке казанским людям многим водить в Сибирь. А тот город стал на дороге, да и, потому что беглые казаки с Волги на Белую Волошку не ходили и ногайским улусам убытков не чинили» . Урус был вынужден удовлетвориться этим объяснением и оставить территорию Башкирии. Однако в крае, где переплетались интересы нескольких противоборствующих сторон, трудно было предусмотреть все возможные опасности. В 1586 г. сибирские князья Аблай и Тевкель с большим войском предприняли попытку помешать возведению города. За Уфой рекой произошел жестокий бой, в котором, по сведениям П.И. Рычкова, «с обеих сторон многое число было побито, а наконец сибирские татары были разбиты, царевичи же были атакованы в одном лесу, который доднесь называют Аблаевым, где они 10 дней в осаде сидели, а потом взяты в плен и отвезены в Москву» . Вместе с тем П.И. Рычков несколько поспешил, назвав служилых людей, участвовавших в этом сражении, уфимцами. Так, автор обнаруженного В.И. Корецким летописца, составленного, по его мнению, казанцем (дворянином или подьячим), отметил два события, не отразившиеся в официальных разрядах. В 1584/85 гг. и 1585/86 гг. войска под руководством Ф. Турова и З. Волохова, включающие в себя служилых людей городов поволжских, то есть казанцев и свияжан, ходили в походы на Башкирию . В какой-то степени это событие нашло отражение в топонимике. Недалеко от крепости, в верховьях реки Сутолоки, находилось Турово поле , которое в отказных грамотах конца XVI – начала XVII вв. называют также «побоишной степью» .

Таким образом, основание города сопровождалось крупными военными действиями, в которых принимали участие служилые люди понизовых городов. В 1586 г. большое количество служилых людей, участвовавших в строительстве и обороне крепости, были направлены за Урал, довершать завоевания Ермака . К военной службе в Сибири уфимские служилые люди привлекались и в конце XVI–начале ХVII вв. В 1598 г. уфимские дети боярские и стрельцы участвовали в боях с войсками Кучума и взяли его в плен . А в 1607 г. за Сибирскую службу 3 детей боярских были пожалованы 60 четвертями пашни, причем не в форме приписки этой цифры к поместному окладу, а в качестве непосредственной земельной дачи .

Первоначально в Уфе на постоянной службе находились только стрелецкие войска. П.И. Рычков и В.Н. Витевский отмечают, что после заведения в Уфе стрелецкого и казачьего войска в Уфу из «верховских» городов были переведены дворяне и полоцкая шляхта . Во время первого обеспечения уфимских стрельцов пашенной землей в 1593 г. общее их количество не превышало 150 человек . В то же время в Уфе несли службу и дети боярские, но находились в крепости лишь в качестве «годовальщиков», посланных на очередную службу. Что она собой представляла? «Годовальная» служба носила чисто военный характер. Так же, как перед любым военным походом, дворяне получали деньги в размере годового оклада, они должны были приводить с собой людей, вооруженных согласно смотренным спискам. Однако и после учреждения постоянного дворянского контингента в Уфе практика годовальных служб продолжалась.

Гибель материалов Приказа Казанского дворца значительно затрудняет анализ первоначальной структуры служилого города Уфы. Но имеющиеся в нашем распоряжении сведения все же позволяют сделать некоторые выводы. Прежде всего встает вопрос: как низко или высоко в служебном и генеалогическом отношении находились уфимские дворяне конца XVI – начала XVII вв. В литературе по истории края существует мнение о том, что основным источником комплектования служилого города являлись служилые люди новокрещенского и иноземного списка, служилые татары, полоцкая и смоленская шляхта. В качестве подтверждения этого факта В.А. Ефремов приводит список дворянских родов Оренбургского края 1800 г., где из 500 дворянских фамилий почти половина вели свое происхождение от служилых людей новокрещенского списка, татарских мурз и князей . Вместе с тем историк не упоминает, что основная масса этих служилых людей вошла в состав российского дворянства лишь во второй половине XVIII в. Авторы «Истории Уфы» так же делают вывод о преобладании среди первых служилых людей Уфы новокрещен, иноземцев и шляхты . Однако имеющиеся в нашем распоряжении материалы показывают, что удельный вес этих служилых людей в составе уфимского гарнизона был невелик. Так, в 1638 г. на постоянной службе в Уфе находилось 20 служилых черкас и литвы, 10 служилых новокрещен и 3 служилых татарина, в то время как детей боярских было почти в 3 раза больше . Значительный рост новокрещенского и иноземного войска, а также массовый перевод в Уфу служилых татар и мишарей произошли лишь во второй половине XVII в., когда дворянская корпорация в Уфе уже сформировалась. Характерно, что и М.К. Любавский отмечает новокрещенское и иноземское происхождения большинства уфимских дворян. Но историк в своих предположениях основывался, главным образом, на косвенных свидетельствах. В частности, он указал на крайнюю мизерность поместного обеспечения первых уфимских дворян и отсутствие крепостных у большинства уфимских помещиков . Кроме того, М.К. Любавский посчитал за родственников уфимских дворян некоторых однофамильцев, служивших в начале XVII в. в Уфе по новокрещенскому и иноземному списку: Волковых, Васильчиных, Телятевых, Третьяковых, Щиголевых . Явная худородность и «неаристократичность» большинства уфимских дворян, по мнению М.К. Любавского, выразилась и в том, что за весь XVII в. лишь 4 уфимцам удалось пробиться в столичное дворянство . В то время как, особенно со второй половины XVII в., верстание по Московскому списку в качестве пожалования за службу становится довольно распространенным явлением .

Конечно, родовитость большинства уфимцев была ниже средней, но главная причина заключалась в другом. Как мы уже отмечали, служилые люди понизовых городов составляли особую группу, находящуюся не в ведении Разряда, как все остальные дворяне, а Приказа Казанского дворца. То, что уфимцы находились вне поля зрения бояр, дьяков и подьячих, ведавших службой всего дворянского корпуса, безусловно, ограничивало возможности в деле продвижения по служилой лестнице. Ведь указы о пожаловании чинов стольников, стряпчих, московских дворян и жильцов принималось Думой или единолично царем с подачи Разряда.

Весьма характерен в этом отношении следующий пример. Татарский род князей Ураковых ведет свое происхождение от мурзы Урака, выехавшего в Москву из Крыма в 1569 г. . Один из его родственников владел Казыевым улусом в Крыму еще в 1691 г. . В Москве же Ураковы были написаны сначала служилыми новокрещенами, а затем посланы на службу в Клин, Ярославль и Уфу. Уфимским Ураковым только в 1636 г. удалось поверстаться в дети боярские. Это верстание вызвало сопротивление всех служилых людей новокрещенского списка Уфы, которые подали коллективную челобитную в 1642 г. . Как отмечается в челобитной, новокрещены Ураковы верстались в Москве не под своей фамилией, а под фамилией Белекбулатовых. Окладчиком же при верстании был уфимец, зять А.И. Уракова Ф.И. Каловский . Между тем, ярославские и клинские родственники к 1642 г. уже не только служили по дворянскому списку, но и были пожалованы «княжьими именами», некоторые из них были стольниками и воеводами . Таким образом, худородность, бедность и отсутствие заслуг не могут объяснить медленное продвижение по служебной лестнице уфимских дворян. Однако не все исследователи истории края отмечали недворянское происхождение большинства первых уфимцев. Так, В.Н. Витевский и Н.Б. Ремезов показали, что среди первых дворянских фамилий Уфы были роды, в генеалогическом плане стоявшие довольно высоко . В качестве подтверждения они приводят родословные росписи Аничковых, Барсуковых, Васильчиных, Гладышевых, Голубцовых, Кишкиных, Нармацких, Писемских, Приклонских, Сумароковых, Тарбеевых, Телятевых, Трусовых, Черниковых-Онучиных, Чертовых. Родоначальники этих дворянских фамилий вошли в состав служилого сословия не позднее середины XVI в. .

По нашему мнению, полностью полагаться только на генеалогический материал не следует. Источник это крайне сложный, по выражению М.Н. Тихомирова, даже мутный . Взяв за основу только генеалогические росписи, трудно избежать ошибок, связанных со случайным совпадением фамилий. Кроме того, многие росписи, особенно в той их части, где речь идет о ХIV – ХV вв., очень часто содержат сведения легендарною характера. По основной части подобных родословных практически не удается проследить преемственность родовых линий, в частности, уфимских.

Однако по данному вопросу мы располагаем материалами, в определенной степени подтверждающими действительную родовитость некоторых уфимских дворянских фамилий. Прежде всего речь идет о документах Уфимской приказной избы и выписках с грамот Печатного приказа, касавшихся случаев проявления местнических споров среди уфимских дворян. Необходимо отметить, что обычно подобные факты рассматриваются лишь применительно к людям родословным: боярам или, самое большее, к чинам столичным. Тем не менее, подобные случаи имели место даже в среде городового провинциального дворянства.

В Уфе основная масса местнических споров связана с недовольством некоторых уфимцев стремительным продвижением по службе дворян Каловских. По истории рода Каловских в многочисленной генеалогической литературе практически нет противоречивых фактов. Объясняется это тем, что Каловские выехали только во второй половине XVI в. . Кроме того, вплоть до начала XIX в. существовали лишь две ветви фамилии Каловских – уфимская и казанская . О недавнем польском происхождении рода говорит и то, что первые Каловские подписывались в Уфе латинскими буквами. В одной из челобитных 1631 г. Ф.И. Каловский упомянул, что дед его «человек выезжий» . В 1592 г. И.Е. и О.Е. Каловские первыми из уфимских дворян были испомещены дачами, получив по 100 четвертей земли в поле . В 1613-1614 гг. И.Е. Каловский был воеводой в Уфе. А его дети Федор, Лука и Иван в 1633-1645 гг. во время столкновения с калмыками были головами у уфимских стрельцов и начальными людьми над уфимскими дворянами и детьми боярскими . Именно эти назначения вызвали недовольство Аничковых, Нармацких и Тарбеевых, которые жаловались на то, что во время калмыцких посылок их «имена писали в товарищах» с Каловскими. Первым в 1641 г. «побил челом» Ф.А. Аничков, который потребовал, чтобы «Аничковых с Каловскими в товарищах не посылали, потому что те Каловские отчеством их младше, а Аничковы служат по Московскому списку и в думных дворянах» . В 1649 г. с подобной челобитной обратился Д.И. Сумароков: «Служат де они по Уфе, а родственники служат по Московскому списку, и по Костроме по Ржеве и по выбору, да по Уфе служат Каловские, Лука с братею и уфимские воеводы посыпают с Уфы его Андрея для государевых дел с Каловскими в неволю, застращав кнутьем и в наказных паметях имя его писывали с Каловскими в товарищах, а те Каловские отечеством моложе и ныне перед его родителями с Каловскими в товарищах нигде не бывали» . В 1645 г. по калмыцким вестям с Е.И. Каловским в товарищах послан был Ф.Ф.Тарбеев . Однако Тарбеевы не ограничивались лишь челобитной. В 1646 г. в Уфу пришел указ с требованием немедленно выслать в Москву Ф.Ф. Тарбеева и Е.И. Каловского за то, что «они после калмыцкой службы на воеводском дворе бранились, а Федор говорил ему Енурусу, что де человек он непородный и чтоб он, Енурус, дал ему Федору сроку до Москвы и он Федор сделает его Енуруса без головы» . С просьбой не посылать в товарищах с Каловскими обращались в Приказ Казанского дворца Голубцовы, Писемские и Черниковы-Онучины . Таким образом, представители этих уфимских фамилий были убеждены в том, что Каловские, верстанные по дворянскому списку во второй половине XVI в., уступали им в родовитости.

Следует сказать, что сами уфимские дворяне второй половины XVII в. имели вполне ясные представления о своей принадлежности к дворянскому сословию и соответствующему этому званию образу поведения в службе и в быту. Причем проявлялось это сознание в самых различных ситуациях, иногда по очень курьезным поводам.

В 1626 г. из Уфы в калмыцкие улусы для переговоров послан был уфимец В.П. Волков. Тайша Менгит, встретив Волкова, повелел ему «идти к руке, а он Василий не пошел, а говорил ему Менгиту, что он Василий царского величества сын боярский, будет он Менгит похочет у него грамоту принять и речь выслушать, то его Василия не бесчестил» . Менгит извинился, оправдавшись тем, что «от царского величества у него детей боярских не бывало, а присылали для посольства сибирских городов казаков и служилых татар и им де тайшам то не за обычай». Другой характерный эпизод произошел в 1641 г., когда С.Г. Пекарский подал челобитную на Лопатиных. Обвиняя И.И. Лопатина в «ложном верстании» своего брата В.И. Лопатина, он указал на то, что В.И. Лопатин не в своем уме и «страдает падучей болезнью», а денежное жалованье «емлют его братья за него подставно». В результате был произведен розыск среди всех служилых людей Уфы. Оказалось, что большинство уфимских дворян не знало о болезни В.И. Лопатина. Но при этом никто не сомневался в ненормальности поведения уфимца, потому «что он Василии с крестьянами села Богородского с Демкой Кузнецом на песку неводом рыбу ловил и живучи с ними крестьянами на песку из лука стрелял и кулаки бился и шахматы играл» .

Осознанию своего особого положения в немалой степени способствовала ограниченность количества дворянских служилых окладов в Уфе. Между тем, в городе постоянно увеличивался контингент полоцкой и смоленской шляхты, служилых новокрещен, иноземцев, татар и мишарей. Дворянские окладчики строго следили за тем, чтобы убылые оклады детей боярских доставались родственникам или, по крайней мере, дворянским новикам, чье происхождение не вызывало сомнения. Характерно, что тем немногим подьячим, иноземцам и новокрещенам, которым удалось поверстаться по дворянскому списку, долгое время приходилось служить с дворянами с теми же поместными и денежными, а то и хлебными окладами, которые «даваны» им в подьячих, иноземцах или новокрещенах. Так, дворянам И.В. Жилину и В.С. Витезеву, чьи отцы были верстаны по дворянскому списку из уфимских подьячих, в течение почти 40 лет отказывали от убылого дворянского оклада, так как другие претенденты заявляли в своих челобитных, что «человек он не породной, а подьяческий сын» . К началу 60-х годов XVII в. из 53 родов, чьи представители несли в Уфе службу в дворянах, лишь 5 фамилий вели свое происхождение от уфимских подьячих, иноземцев и новокрещен. Это Витезевы и Жилины, написанные по дворянскому списку из подьячих, Тогонаевы (Дербышелевы) и Ураковы из служилых новокрещен, Ездаковы из смоленской шляхты. К концу XVII в. в дворяне из уфимских подьячих были поверстаны Протопоповы, Власьевы, Жуковы, из новокрещен – Сузьмины и Вавиловы, из иноземцов – Пекарские. Обращает на себя внимание и то, что почти все эти фамилии представляли собой довольно разросшиеся роды, в которых доля дворян была ничтожно мала по сравнению с количеством их родственников, служивших одновременно в подьячих, иноземцах и новокрещенах. Кроме того, нами выявлен лишь один случай верстания по уфимскому дворянскому списку приборного служилого человека. Однако и здесь ситуация была сложнее, чем просто пожалование за «службу, кровь и раны». Из уфимской десятни 1649 г. выясняется, что уфимский конный стрелец А. А. Щиголев «при прежних государях ... служил по Ливнам в детях боярских и в Московское разорение был на службе под Новым городом в Бронницах с боярином со князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким и после того был он в полку у боярина Дмитрия Тихоновича Пожарского и ходил под Орел и под Орлом был у них бой и на том бою его литовские люди ранили и взяли в полон и из полону из Литвы вышел он на Уфу и из бедности стал в конные стрельцы и служил по Уфе 28 лет, а как в прошлых годах проходили под Уфу калмацкие воинские люди и он с ними бился не щадя головы своей и на том бою убил двух мужиков и ранен копьем в спину в двух местах по обе стороны.» . В итоге, в 1646 г. А.А. Щиголев был поверстан в низшую 6 статью с окладом 100 четвертей – 6 рублей с городом. Причем верстан он был как неслужилый новик. Очевидно, что главную роль сыграли не боевые заслуги, а сравнительно недавняя служба по отечеству. Иначе трудно объяснить, почему столь же активно принимавшие участие в сражении 1644 г. и убившие по несколько калмыков иноземцы Я.И. Коровенков, П.И. Киржацкий и конный стрелец Л.В. Мещеряков были пожалованы лишь поместными и денежными придачами к окладу .

Как известно, события смутного времени вызвали обнищание и деклассирование определенной части уездного дворянства. Так, из сказки крестьянина села Богородского П.В. Рубцова выясняется, что родственники его «служат по Костроме, и по Нижнему Новгороду в детях боярских, а под Орлом взят в полон в Литву, а с полону вышел в Уфу и от бедности был в крестьянах села Богородского в тяглецах» . Любопытно почти полное совпадение места и времени пленения Рубцова и Щиголева. Оба вышли из литовского плена в Уфимский уезд, однако Щиголеву повезло больше.

Таким образом, дворянская корпорация Уфы, в отличие от Смоленска середины XVI в. и городов южной окраины XVII в., сформировалась без значительного включения в ее состав выходцев из других слоев населения. За редким исключением уфимские дворяне представляли собой часть российского дворянского корпуса не только в служебном, но и в генеалогическом отношении.

В таком случае возникает вопрос: откуда, из каких городов были переведены на постоянную службу в Уфу первые дворяне. Исследователи истории края П.И. Рычков и В.Н. Витевский лишь отмечают, что после заведения в Уфе стрелецкого войска в Уфу из верховых городов были переведены дворяне и полоцкая шляхта . Но в результате изучения уфимских десятен, окладных и расходных списков, материалов переписей по Казани середины и конца XVI в. мы выяснили, что переведенцы из «верховских» городов составили незначительное количество дворян, присланных на службу в Уфу. Основным источником формирования, а в дальнейшем и пополнения, стали понизовые города и, главным образом, Казань. Примечательно, что первым воеводой и, по существу, основателем Уфы был М.А. Нагой. Как известно, Нагие были родственниками царевича Дмитрия. При Борисе Годунове они были сосланы в Казань. Два брата уфимского воеводы в конце XVI в. были воеводами в казанских пригородах – Арсе и Алатыре . По утверждению У.X. Рахматуллина, даже после учреждения в Уфе в 1586 г. уездного правления, уфимская администрация подчинялась воеводскому управлению Казани .

В качестве помощников при воеводе М.А. Нагом находились два казанца – К.И. Голубцов и Г.З. Артемьев . К.И. Голубцов участвовал еще во взятии Казани, затем с войсками Курбского преследовал казанских татар на территории Башкирии . Г.З. Артемьев был племянником думного дворянина И.В. Артемьева, побывавшего в Башкирии в 1560 и в 1571 гг. с целью выбора места для строительства города . Как видно из уфимской десятни 1626 г., Г.3. Артемьев был первым дворянином, поверстанным по уфимскому дворянскому списку непосредственно самим М.А. Нагим . В Уфу были переведены и казанские стрельцы, а так же гражданские люди, завербованные в Казанском уезде для строительства крепостных сооружений . По нашим данным, из 62 дворянских фамилий, представители которых находились в конце XVII в. на постоянной службе в Уфе, по крайней мере, 32 рода обосновались в уезде в результате перевода из Казани . Многие уфимские и казанские семьи находились в близком родстве, да и вообще связи между этими городами были весьма тесными. Так, мы выявили 24 случая мены службой уфимских и казанских дворян, когда уфимец верстался по Казани, а казанец переводился на службу в Уфу в оклад уфимца . В отношении других городов подобные случаи не обнаружены. Необходимо отметить и то, что казанцы, в отличие от дворян из других городов, переводились в Уфу целыми семьями, с братьями и племянниками.

Итак, 32 уфимских рода образовались в результате перевода служилых людей из Казани, 9 фамилий принадлежат дворянам, верстанным по дворянскому списку из уфимских подьячих, новокрещен и иноземцев. Из оставшихся 24 фамилий мы установили происхождение лишь у 12 родов. Так, из Арзамаса были переведены в Уфу Дерюшкины, Ушатовы и Щепелевы; из Нижнего Новгорода – Гладышевы, Волковы, Есиповы и Звягины; из Астрахани – Третьяковы; из Стародуба – Совины; из Переяславля – Чемодуровы; из Москвы –Чашниковы, Тихонины, Власьевы и Шакловитые .

Наряду с уфимцами на протяжении всего XVII в. в Уфе несли службу годовальщики – дворяне, присланные в Уфу на очередную службу по вестям. Первоначально годовальщики присылались в Уфу с вместе с новым воеводой. В 1625 г. с воеводой С.М. Волынским в Уфу было отправлено 36 детей боярских, 2 служилых новокрещена, 3 слободских татарина, 10 толмачей, 4 пушкаря, да 2 сотника стрелецких и 218 пеших стрельцов . В 1628 г. «велено быть на Уфу» И.И. Чичерину с ним детей боярских 38 человек, новокрещен 2 человека, черкас и литвы 7 человек . Всего же только за 7 лет, с 1625 по 1632 гг., в Уфу вместе с воеводами из Москвы и из других городов было командировано 1677 человек, в том числе 265 детей боярских . В 1636-1638 гг. из Казани по калмыцким вестям было отправлено дополнительно 262 человека детей боярских . В 1650 г. по калмыцким вестям на службе в Уфе находилось 200 детей боярских из Курмыша и Алатыри , а в 1664 г. по той же причине – 89 детей боярских из Тобольска .

Возникает вопрос: какое влияние на формирование и пополнение уфимской дворянской корпорации оказали эти посылки годовальщиков? В.Н. Витевский отмечает, что из числа дворян, присланных в Уфу по вестям, некоторая часть версталась по Уфе . Но при этом историк не привел ни одного факта подобного верстания. Сохранился лишь именной список казанских дворян, посланных в 1646 г. в Уфу по калмыцким вестям с головой П.И. Львовым . Из 50 человек, отмеченных в списке, ни один казанский дворянин не был поверстан в Уфе, хотя среди них были довольно близкие родственники уфимских дворян: Барсуковы, Васильчины, Нармацкие, Непейцины, Писемские, Чертовы и Щепелевы. Годовая служба дворян носила чисто военный характер и в отличие от стрелецкой службы ограничивалась определенным временным сроком. Так, бывшим по калмыцким вестям в Уфе 84 казанским дворянам в 1638 г. было указано: «Быть в Уфе до тех мест пока место про воинских людей вести минуются, дворянам и детям боярским изо всех, что их ныне есть в Казани, переменяться в три перемены, а стрельцам беспеременно» .

Образование новых служилых городов не являлось уникальным событием в истории российского дворянства. Массовые испомещения служилых людей во вновь присоединенных и пограничных областях стали традицией со времен Ивана III, переселившего в Великий Новгород тысячи московских служилых людей. С.Б. Веселовский, исследуя становление поместного землевладения, писал о столетней политике московских государей, политике массовых переводов, выводов, пересмотров служилых землевладельцев, массовых и единичных испомещений в одних случаях принудительных, в других – добровольных . В отношении Уфы существует мнение, которого придерживались В.А. Новиков, П.И. Рычков и Д.С. Волков, что характер перевода дворян на службу в Уфу был в основном добровольным, за исключением сосланных служилых людей . У.Х. Рахматуллин, напротив, утверждает, что все города, возникшие в Башкирии в XVII веке, заселялись принудительно . К сожалению, по имеющимся в нашем распоряжении десятням, грамотам и челобитным о верстании, окладным спискам ответить на этот вопрос крайне затруднительно. Стандартная формула грамоты о верстании «велено из Казани служить по Уфе с детьми боярскими» не может разъяснить того, по чьей воле осуществлялся перевод. Нам известен только один случай, когда в 1650 г. смоленский сын боярский И.И. Ездаков сам бил челом о поверстании по уфимскому дворянскому списку на убылое место И.В. Литвинова . Впрочем, и о принудительном характере перевода можно судить лишь по одному сохранившемуся документу. В течение 6 лет Приказ Казанского дворца добивался отправки на службу в Уфу казанца И.К. Нармацкого. В 1612 г. казанские власти докладывали в Москву: «Велено Кирилле Нармацкому на Уфе Великого Государя службу служить с дворянами и детьми боярскими, а тот Кирилл живет на Казани, а на Уфу служить не едет, и по Твоей грамоте велено того Кирилла выслать на Уфу тотчас» .

Тем не менее, мы полагаем, что даже самый захудалый боярский сын, зная условия службы, поместного обеспечения, вряд ли рвался на службу в Уфу. Даже Казань, по утверждению С.Б. Веселовского, имела гораздо больше преимуществ. Если в Казани в конце XVI в. жизнь и хозяйство были настолько непривлекательны, что приходилось переселять сюда дворян принудительно, то в начале XVII в., когда прекратились боевые действия в крае, спокойный и благополучный в экономическом и политическом плане уезд должен был обратить на себя внимание исхудавших дворян центральных уездов . Ни Казань, ни Нижний Новгород, ни Арзамас не вошли в известный описок Печатного Приказа, в котором были перечислены самые разоренные уезды. Из обнаруженного указа 1617 г. выясняется, что многих дворян понизовые города привлекали не столько поместьями, сколько более легкой службой, а то и возможностью ее "избыть". Указ предписывал вернуть на прежние места службы тех дворян, которые в 1613–1617 гг. переписались в понизовые города и в «тех понизовых городах не служат, а живут по городам на старых поместьях и вотчинах» .

Однако, в отличие от соседних понизовых городов, спокойствие и благополучие не воцарилось в Уфимском уезде и в начале XVII в. Ногайские и сибирские татары, пользуясь тем, что основные военные силы государства втянуты в военные действия с Польшей, возобновили свои набеги на Башкирию. Причем ногайцы, не довольствуясь наездом, практически вернулись на старые свои кочевья, находившиеся в близости Уфы. На допросе, который производил в 1643 г. уфимский воевода М.М. Бутурлин относительно ногайцев, кочевавших в Уфимском уезде в смутное время, старые уфимские дворяне и стрельцы показали: «А как де ногайские мурзы при прежних государях приходили с кочевьями к Уфимскому городу и они с уфимских башкир имели ясак лисицами, куницами, бобрами и всякой рухлядью» . В начале XVII в. прервались нити управления, связующие Уфу с Приказом Казанского дворца. С 1604 по 1616 гг. единственным присланным, а точнее, сосланным из Москвы в Уфу воеводой был М.В. Годунов. В это время воеводами в Уфе были уфимские дворяне – Г.З. Артемьев, В.В. Аничков, Ф.А. Аничков, М.О. Каловский, И.О. Каловский, М.И. Черников-Онучин . Кстати, все они служили не по дворовому и выборному списку, а с городом. Стало быть, по закону не имели права даже временно находиться на должности городского воеводы. В 20-е годы XVII в. ногайцев сменили более агрессивные калмыки. С этого времени нередкими становятся верстания сразу 15-20 новиков по одной грамоте на убылые места убитых на «калмацкой службе» уфимских дворян. Довольно многочисленны были и случаи бегства дворян с уфимской службы. Так, по окладным и расходным спискам выяснилось, что только с 1646 по 1699 гг. с Уфы «съехали неведомо куда» 19 дворян, представлявшие фамилии Литвиновых, Есиповых, Ездаковых, Пекарских, Тихониных, Болкашиных, Совиных и Ураковых. Такое количество беглых для служилого города, насчитывающего в середине XVII в. около 83 дворян, представляется достаточно значительным.

Впрочем, в отдельных случаях администрации удавалось выяснить местонахождение беглого уфимца. Так, в окладном списке 1663 г. отмечено, что П.М. Совин сбежал из Уфы на Яик к казакам и там остался . Между тем, незадолго до этого он за службу был написан из городовых по дворовому , однако все же решил поменять опасную службу в уфимских дворянах на вольную казацкую жизнь.

Таким образом, условия беспокойной окраины не способствовали добровольному характеру перевода дворян на службу в Уфу.

Каково было влияние на формирование служилого города Уфы ссыльных служилых людей? Д.С. Волков отмечает, что кроме переведенных на службу в Уфу дворян сюда часто в XVII в. ссылались виновные и невинно оговоренные лица, вынужденные служить в этом опасном крае . Однако из разного рода материалов выясняется, что масштабы подобной практики не были значительными. Зачастую уфимская ссылка не была пожизненной. В числе первых, после Нагих, в 1601 г. в Уфу был сослан за воровство воевода Еренска А.И. Репнин, но пробыл он в Уфе лишь два года . В марте 1602 г. в Уфу из пелымской тюрьмы посланы на Уфу Иван и Василий Романовы. И.Н. Романов – дядя будущего царя . В 1605 г. в Уфу воеводой сослан был Н.В. Годунов, но пробыл в Уфе лишь 6 лет.

Интересна судьба сосланного в Уфу дьяка А. Власьева. Выдающийся дипломат, участник двух посольств в Германию 1595 и 1599 гг., А. Власьев служил в конце XVI в. в Приказе Казанского дворца, а с мая 1601 г. одновременно руководил Посольским приказом. Будучи доверенным лицом Б. Годунова, он, однако, примкнул к Лжедмитрию, стал у него секретарем, получил чин окольничего и должность казначея. А. Власьев по заданию Лжедмитрия ездил в Польшу за Мариной Мнишек, во время обручения заменял Лжедмитрия. Но с 1607 г. сведения из различных источников противоречат друг другу. С.К. Богоявленский отмечает, что А. Власьев в 1607 г. был послан воеводой в Уфу, а в 1610 г. возвращен обратно в Москву . В «Отводной книге по Уфе» (1591/1592-1629 гг.), действительно, под отказом 1607 г. упоминается о некоем Афанасии Власьеве, производившего отвод пашни уфимским стрельцам . Но воеводой в Уфе в 1605-1609 гг. был Н.В. Годунов. Д.С. Волков на основании материалов, до нас не дошедших, пишет, что в Покровском приходе Уфы еще в начале XIX в. была записана фамилия Власьевых, основатель которой был сослан с лишением всех чинов в Уфу, где был приписан к сословию посадскому . Действительно, по материалам Уфимской приказной избы можно вплоть до начала XVIII в. проследить историю большого рода Власьевых, представители которого были и посадскими людьми, и подьячими. Причем, если подьячие служили в самом престижном денежном столе приказной избы, то посадские Власьевы были в числе самых состоятельных людей Уфы. Они занимались откупом оброчных мельниц, кабаков и таможен. Но по дворянскому списку был поверстан лишь один С.С. Власьев, и произошло это только в 1697 г. . Кроме того, в конце XVII в. в Уфу была сослана вся родня участника заговора против Петра I, думного дьяка Шакловитого. По дворянскому списку в Уфе так же был поверстан лишь Л.Л. Шакловитый. В списке 1700 г. он значится с окладом 350 четвертей – 12 рублей с городом . Впрочем, уже в 1718 г. в Уфе был только двор вдовы Л.Л. Шакловитого, которая в 1723 г. этот двор продала и «с Уфы съехала» .

Недолго служил в Уфе сосланный из Москвы «за воровство» И.В.Тихонин: через два года после верстания он съехал «неведомо куда». В конце XVI в. по дворянскому списку в Уфе поверстан И.И.Черников-Онучин. Однако утверждение С.Б. Веселовского о его ссылке вызывает сомнение, поскольку мотив опалы не вполне ясен . Историк указал лишь, что все Черниковы-Онучины – дети боярские Нижнего Новгорода. Р.Г.Скрынников указал на возможную близость Д.И. Онучина к И.М. Вешнякову . Вероятно, Черниковы-Онучины не были сосланы, а просто переселены в Уфимский уезд добровольно или принудительно.

Таким образом, говорить о значительном влиянии ссылки на формирование служилого города не приходится. Однако сам по себе перевод на службу в Уфу, пусть даже и не по причине опалы, представлялся крайне неприятным событием в жизни служилого человека. Характерно, что из известных нам 26 грамот о переводе из разных городов детей боярских в Уфу в 21 указе не содержится никаких сведений о прежнем окладе служилого человека. В грамоте лишь предписывается уфимскому воеводе поверстать казанца, арзамасца и т.д. по дворянскому списку на Уфе «с окладчики в какую статью службой и отчеством в версту». Для окладчиков, руководивших верстанием дворянина, оценка служилых способностей основывалась на 4 показателях: «отчестве», т.е. родовитости, которой мало кто из переведенцев мог по праву гордиться; «службе», т.е. прежних боевых и других заслугах; «поместье», т.е. обеспеченности; «доброте», т.е. физической силе. Перевод в другой служилый город отрицательно сказывался практически на всех критериях верстания. Переведенец не только лишался поддержки рода при верстании, но и терял традиционно определенное место в иерархии служилого города. Его перспективы продвижения по службе на новом месте службы целиком зависели от воли окладчиков, которые не только имели слабые представления о заслугах и родовитости, но и были прямо заинтересованы в умалении статьи новика, присланного из другого города. За высшие статьи окладов, количество которых было строго ограничено, шла борьба между представителями старых и влиятельных уфимских родов. В этом отношения весьма показательна судьба семьи Есиповых, переехавших в Уфу в 1656 г. Только С.Г. Есипов с 1656 г. подал 38 челобитных на уфимских дворян по обвинению в умалении окладом при верстании по дворянскому списку, в оскорблении и бесчестьи, в захвате поместной земли и т.д. Служилый город очень неохотно принимал чужаков. Характерно, что даже прежние боевые заслуги, за редким исключением, учитывались окладчиками при верстании. Почти все присланные на Уфу дворяне получили при верстании те же поместные и денежные оклады, что и уфимские неслужилые новики. Но главным при верстании, как отмечает В.Н.Сторожев, было хорошее имущественное положение, которое являлось не меньшим, а большим достоинством, чем ратные подвиги, а бедность даже при хорошем «отечестве» и «доброте» лишала всяких перспектив . Перевод на службу в Уфу, как правило, приводил к потере поместья на старом месте службы. Даже дворяне, владевшие землями в соседнем Казанском уезде, в момент написания по уфимскому списку, считались беспоместными. Немаловажно и то обстоятельство, что большинство дворян, присланных на постоянную службу в Уфу, прежде служили в Казани, где формирование дворянского контингента происходят с середины XVI в. Таким образом, на протяжении жизни 1-2 поколений дворян происходит уже второй перевод на новое место службы.

Необходимо выяснить вопрос о том, к какому времени относится оформление организации служилого города Уфы. В.А. Ефремов утверждает, что организация уфимского дворянства происходит лишь в середине XVII в., так как только в середине столетия правительственным указом заводятся первые уфимские десятни и власть стала признавать собственно уфимское дворянство . Действительно, в документах уфимской приказной избы можно найти указ Приказа Казанского дворца от 1651 г., повелевающий воеводе Ф.Я. Милославскому «сделать десятню для уфимских дворян и детей боярских, иноземцев, новокрещенов, литвы, черкас и тарханов» . Однако из того же комплекса материалов выясняется, что первые уфимские десятни были составлены еще в 1627 г. при уфимском воеводе С.И. Волынском. Кроме того, по мнению В.Н. Сторожева, десятни отнюдь не всегда представляли собой всех служилых людей одного города, десятни могли составляться по мере служебной необходимости на несколько человек и даже на одного служилого человека . Подобные случаи имели место и Уфе в 1609-1621 гг., когда отдельные десятни были сделаны для С.В. Аничкова, Д.А. Волкова, И.И. Черникова-Онучина. Такие десятни составлялись обычно после посылок в калмыцкие улусы с целью оформления поместной и денежной придачи.

В.Н. Сторожев главную функцию десятен видел в том, что они являлись юридическим доказательством на право владения населенным поместьем . В этой связи весьма примечательно, что почти одновременно с заведением первых уфимских десятен уфимским воеводой С.И. Волынским была составлена «Отводная книга по Уфе». По утверждению Н.Ф. Демидовой, именно необходимость упорядочения поместного землевладения уфимских служилых людей привела к созданию в 1626-1628 гг. «0тводной книги по Уфе» . К концу 20-х годов XVII в. постоянную службу в Уфе несли 44 представителя 21 дворянской фамилии. К концу ХVI в. число служилых уфимских дворян возросло до 197 человек, при этом они представляли 62 дворянские фамилии. Но дворянские роды, появившиеся в крае до начала 30-х годов XVI в., впоследствии являлись наиболее многочисленными и влиятельными. Так, в 1668 г. представители только 15 этих родов составляли более половины (67%) всего контингента уфимского дворянства. Это Аничковы, Артемьевы, Волковы, Гладышевы, Васильчины, Голубцовы, Дерюшкины, Звягины, Зыковы, Кишкины, Каловские, Лопатины, Нармацкие, Писемские, Тарбеевы, Ураковы, Черниковы-Онучины. Состав уфимских окладчиков XVII в., руководивших верстанием в службу новиков, показывает и степень влияния на очередность службы представителей этих семейств. Такие роды, как Аничковы, Артемьевы, Тарбеевы и Нармацкие, хотя их число никогда не превышало 7 человек, постоянно имели своих представителей в среде выборных окладчиков.

Таким образом, можно сделать вывод, что к началу 30-х годов XVII в. служилый город Уфа в основном уже сформировался.