Служилые люди иноземного и новокрещенского списка

В исторической литературе данная группа служилого населения не рассматривалась как особый контингент русского войска. Большинство исследователей дворянства, как правило, ограничиваются общей формулировкой, согласно которой эти служилые люди имеют нерусское происхождение, в основном из поволжских народов. Характер их службы был временным, переходным к дворянскому. И.Д. Беляев отмечает, что они были на одинаковых почти правах с боярскими детьми и даже с городовыми дворянами, имели свои поместья, на время походов получали жалование по статьям наравне с городовыми дворянами и боярскими детьми . Что касается жалования, мы уже показали, что иноземцы и новокрещены отнюдь не имели равенства в денежных окладах с дворянами.

Первые полстолетия существования Уфы служилые новокрещены и иноземцы составляли крайне незначительную группу служилого города, мнение об их преобладании не имеет под собой серьезных аргументов. До 1638 г. численность всех уфимских иноземцев и новокрещен не превышала 20 человек. Более половины их служили в толмачах у башкир, черемис, калмыков и татар, т.е. скорее относились к ведомству приказного аппарата, нежели служилому городу. Уточним, что толмачи не являлись переводчиками в прямом смысле слова, их функция заключалась в приведении в соответствие различных юридических норм местного населения и администрации, поэтому от толмачей требовалось хорошее знание всех тонкостей юридического быта и традиций нерусского населения.

Первое время в новокрещенский и иноземный список верстали только представителей нерусских народов. При этом нам известен лишь один случай верстания по новокрещенскому списку из башкир (Сюзьмины) . Семейная легенда уфимских дворян Кадомцевых об их башкирском предке Кадоме, крестившемся в Уфе в 1603 г. документами не подтверждается. Согласно данным отказных и переписных книг, родоначальник Кадомцевых Шувалко был первым старостой, а по существу – основателем дворцового села Богородское .

Почему же башкир не писали в этот служилый список, как верстали чувашей, марийцев и мордву? Дело не в отсутствии в башкирском обществе годных для этой службы людей, как утверждает В.Н.Витевский . Основным препятствием для верстаний такого рода была особая политика правительства в отношении к башкирскому обществу, главным мотивом которой было стремление воспрепятствовать разложению общинной структуры. Кроме того, администрация и в XVII в. не считала башкир вполне замиренным народом.

С середины XVII в. в Уфе начинается бурный рост численности служилых новокрещен и иноземцев. В конце XVII в. в Уфимском уезде обосновалось 176 новых фамилий, 798 представителей которых несли иноземскую и новокрещенскую службу.

Источники комплектования этого контингента разнообразны. Примечательно, что около 15% новых иноземцев и новокрещен происходят из русских крестьян сел Богородского и Чесноковки. Более половины новых иноземных и новокрещенских родов образовались путем верстания в этот служилый список стрельцов, казаков, пушкарей и подьячих. На собственно людей нерусских и недавно крещенных приходится ничтожная доля – около 16 фамилий. В это число входят и переведенные их вновь присоединенных областей России литовцы и поляки, кстати говоря, самые упорные приверженцы прежней веры. В фонде Уфимской приказной избы мы обнаружили один любопытный документ, датированный 1682 г., который зафиксировал список присланных в Уфу «на вечное жительство шляхтичей и иноземцов» . Здесь, кроме обычной информации о прежнем месте службы в «Коруне польской», чине, служебном и семейном положении содержатся анкетные данные, раскрывающие отношение пленных к православию и своей родине. Из 26 шляхтичей, служивших ранее в Смоленске, Минске, Юрьеве, Белой Церкви, Гродно и Липецке, 17 человек остались католиками несмотря на все льготы, предоставляемые православием. Эти шляхтичи находились в России более 20 лет, многие обзавелись семьями, некоторые перешли в православие, но все 26 человек на второй вопрос единодушно ответили: «буде де ево отпустят и он хочет ехать в Польскую землю». Цель этой анкеты поясняет в своем сочинении А. Лохвицкий: «Россия и Польша взаимно условились относительно содержания пленных. Дворяне в Польше и шляхта в России не держались в тюрьмах и не заковывались в кандалы, они не могли быть пленными частных лиц, считаясь государственными пленными. Шляхтичи по принятию православия зачислялись в сословие российского дворянства. Второй формой натурализации в России было вступление в службу и наконец собственное желание остаться в России. Эта форма была определена законом еще 1509 года. Причем, требовалось именно искреннее желание остаться, для удостоверения в непринужденности их согласия посылались иногда особые комиссии» . Это во многом объясняет факт неохотного верстания в службу бывших шляхтичей. Они не имели стабильных поместных и денежных окладов. Большинство присланных в Уфу поляков и литовцев довольствовалось ежедневно выдаваемыми «кормами» в размере от 3 до 10 копеек на человека, походную службу не несла, а в окладных и разборных списках писалось не в иноземские и новокрещенские статьи, а в список «шляхта». Уфимским властям эти «свободные» шляхтичи были только в тягость, от них постепенно избавлялись, отправляя в уфимские пригороды и укрепленные линии, где их положение мало чем отличалось от статуса приборных служилых людей. Правда, 12 фамилиям все же удалось закрепиться в Уфе, но по сравнению с сотнями шляхтичей, побывавших в городе, это составляет ничтожно малое число.

Особое положение занимали служилые татары и мещеряки. В окладных и разборных списках они, как и шляхта, писались в особую статью. Однако, в этих списках представлены лишь те, кто имел служилые оклады и получал жалование. Точного подсчета их администрация не вела. Удивительно, но ни одна перепись XVII – первой половины XVIII вв. не указывает их землевладения, хотя по косвенным данным поместья у них были. Как и у дворян, у служилых татар были свои статьи с соответствующими поместными и денежными окладами. Тем не менее, в отношении уфимских служилых татар администрация этих статей не придерживалась. В 1656 г. было указано «уфимским служилым татарам земли пашни давать по 20 четвертей человеку» . Это в 3 раза меньше, чем полагалось по самой низкой окладной статье. В чем причина такого умаления поместных окладов служилых татар? Вероятно, вследствие общего дефицита свободных ресурсов земель в Уфимском уезде, а, может быть, и в результате определенного недоверия властей к этой категории служилого населения. Факты, подтверждающие сомнения властей, действительно, имели место. В 1665 г. дворяне Каловские получили поместную землю, прежде бывшую за служилыми татарами «Кусюпердейка с товарищи, а ныне он Кусюпердейка великому государю изменил и на боях убит с иными его товарищи» . Многие исследователи истории края пытаются доказать обратное, приводя данные о количестве дворян, происходивших из служилых татар и мещеряков Уфимского уезда . 0днако, если проследить эти случаи, то окажется, что почти все они приходятся на конец XVIII – начало XIX вв., когда ситуация в Башкирии была совсем иной.

Еще менее надежным источником для пополнения иноземного списка Уфы были калмыки, поскольку «изменять великому государю» становится для них привычным делом. Калмыки вплоть до 60-х годов XVII в. находились в двусмысленных отношениях с русским правительством: то приносили присягу о подданстве, то совершали массированные набеги на русские поселения. Некоторые калмыки, крестившись в Уфе и поверставшись в иноземный список, брали денежное и хлебное жалование и благополучно возвращались к своим сородичам. Впрочем, одна из дворянских фамилий Уфы все же ведет свое происхождение от калмыцкого предка (Ахмаметевы).

Таким образом, подавляющее большинство служилых людей иноземного и новокрещенского списка (81%) Уфы конца XVII в. было людьми русскими, т.е. православными далеко не в первом поколении. Само понятие служилый новокрещен в отношении Уфы конца XVII в. является таким же архаизмом, как и сын боярский для XVII в. Об этом свидетельствуют и разного рода документы Уфимской приказной избы. Так, в описи конфискованного по решению суда имущества у служилого новокрещена И. Колесникова среди прочего недвижимого значится во дворе «часовня липовая», построенная еще его дедом К. Колесниковым . Факт сам по себе крайне любопытный, поскольку даже у дворян Уфы подобных строений мы не обнаружили. Кроме того, можно ли предполагать у новообращенного христианина XVII в. знания канонов храмовой архитектуры? А ведь именно служилый новокрещен И.Павлов в 1667 г. подал челобитную, в которой просил освободить его от походной службы на время «покамест он церковь свершит» . При этом за 1667 г. мы не обнаружили аналогичных челобитных, хотя очевидно, что церковь не мог строить один человек. Можно предположить, что И.Павлов возглавлял это строительство и нес всю ответственность по его завершению.

Правда, были примеры и противоположного характера. В 1696 г. по приговору стольника и воеводы В.Ф. Леонтьева и по допросным речам подьячего Петрушки Власьева (прошлом служилого иноземца) «за его дуровство и поругание Православной Христианской веры что он Петрушка сняв с себя крест закладывав в пропой на вино наказание вместо кнута бить батоги» . Данный поступок трудно истолковать как возврат к прежней своей вере, но интересно другое – достаточно мягкое наказание. Если бы власти пунктуально следовали положениям Соборного изложения 1649 г., то в соответствии с текстом главы 1 статьи 1 П.Власьеву грозило не битье батогами или кнутом, а смертная казнь через сожжение.

Об общей терпимости властей к служилым иноземцам и новокрещенам говорит и другой эпизод. В 1678 г. «за взятое обманом хлебное жалование иноземцу» А. Халецкому было указано вернуть хлеб обратно в казну, «а наказанье ему чинить не ведено для того что он иноземец» . В 1646 г. в Уфе имел место прецедент, интересный не только в плане выяснения статуса служилых иноземцев и новокрещен. Вот выдержка из одной отказной грамоты 1651 г.: «...иноземского списку Назарко Уржумцев прежде сего был в твоем государевом деле в язычной молвке и с пытки он Назарко винился и принес повинную челобитную в том, что зарезал он брата своего родного при воеводе Петре Прончищеве в котором году того не упомнит... а на Уфе в съезжей избе сыскал на него Назарко черное дело извещал на него Назарко человек его Первушка Остратов в прошлом де в 1631 году воевода Иван Желябужский да подьячий Иван Ласткин извещали про непригожие слова на государя царевича Алексея Михайловича пил де он Назарко у сына боярского у Володимира Голубцова да молвил на государя царевича на Алексея Михайловича непригожие слова и о том де деле воевода Иван Желябужский и подьячий Иван Ласткин к тебе государю писали...да в прошлом 1642 году в уфимский пожар съезжая изба сгорела и в пожар многие дела погорели» . На этом месте документ обрывается. Однако, по другим источникам, Назар Уржумцев и после 1646 г. продолжал служить по новокрещенскому списку, хотя и был отставлен от толмачества. Вероятно, именно в результате этого судебного разбирательства он лишился и своего поместья, конфискованного в пользу Каловских. Едва ли были обстоятельства, смягчающие вину этого человека. Пожар съезжей избы и городского архива, естественно, таковым быть не может. Тем более, что весь служилый город (549 человек) и все городское духовенство подтвердили оба факта. По статьям Соборного изложения охаивание царской фамилии считалось одним из тяжких преступлением, спасти от смертной казни можно было лишь путем полного оправдания обвиняемого.

Таким образом, статус служилого иноземца и новокрещена был специфическим не только в отношении к службе, но и к общеустановленному гражданскому и уголовному законодательству. Более того, сами уфимские власти подчас шли на явное нарушение статей Соборного изложения, когда это касалось служилых иноземцев. Достаточно показательна тяжба, длившаяся почти 40 лет между уфимскими воеводами, с одной стороны, и игуменом Успенского монастыря И. Соколовым, с другой. В 1667 г. монастырь потребовал возврата в крестьянское тягло в принадлежавшую ему деревню Чесноковку бывших крестьян Колесниковых. Претензии игумена не вызывали сомнений, поскольку переписные книги Уфимского уезда, действительно, содержали сведения о крестьянах Колесниковых. В 1651 г. К.И. Колесников с 4 сыновьями «вышел на Уфу поверставшись в иноземный список» . Впрочем, здесь игумен И. Соколов ошибался, так как сначала Колесников был записан в пушкари, а лишь через 7 лет поверстан по иноземному списку . Тем не менее, Колесниковы самовольно покинули тягло и по закону должны были быть возвращены в Чесноковку и соответствующим образом наказаны. Уфимские же власти были обязаны всемерно способствовать соблюдению законодательства. Но уфимская администрация повела себя совсем иным образом, отказавшись возвращать иноземцев в тягло. Уверенность игумена базировалась на вполне серьезных документах, но нельзя было сбрасывать со счетов и дотошность уфимских бюрократов. Подьячие не обнаружили, что в переписных книгах под данными о дворе К.И. Колесникова «руки не приложено...». Кстати, ни один из крестьян этого села тоже не прикладывал рук, однако только в отношении Колесниковых это имело значение. Для воеводы мелкое нарушение формуляра переписи стало достаточным основанием для прекращения тяжбы. Упорство администрации, доходящее до нарушения закона, становится понятным, если рассмотреть подробнее другие документы, касающиеся и службы уфимских иноземцев Колесниковых. Они, оказывается, были очень полезными для городского хозяйства людьми. Помимо службы Колесниковы были лучшими специалистами по сооружению мельниц и довольно состоятельными хозяевами. Только с 1651 по 1692 гг. ими было построено не менее 7 городских мельниц, перешедших затем в собственность казны. При этом все строительство велось средствами самих Колесниковых. В 1651 г. воевода Д. Долгоруков велел служилому иноземцу К.А. Колесникову «поставить мельницу на речке Камышенке и досмотреть 10 лет и он Кандратий ту мельницу построил, а по его сказке Кандратья стала ему та мельница в 200 рублев» . По тем временам это цена табуна лошадей в 100 голов. Интересно, что и в иноземцах Кондратий оказался благодаря собственным средствам. В 1650 г. он вместе с иноземцем Н. Немчиновым подал челобитную, в которой просил о «смене службой, потому как ему Никите Немчинову за бедностью и великими долгами стала иноземская служба не в мочь а велено ему Никите вместо Кондратья быть в пушкарях» . Нет слов, в пушкарях служить было легче. Они, например, не покупали оружия и снаряжения, имея при этом твердое ежегодное жалование. Вооружение иноземца стоило весьма дорого. Историк русского войска ХV – XVII вв. И. Беляев отмечает, что «служилые иноземцы как высших, так и низших статей являлись на службу вооруженными по азиатски» . В отношении второй половины XVII в. это довольно спорное утверждение. Документы Уфимской приказной избы позволяют нам убедиться в том, что вооружение этих служилых людей мало чем отличалось от дворянского. В 1699 г. вдова служилого человека иноземного списка Г.Мостафы «отдала за долг мужа за 140 рублей пансырь да мисюрка, наколенники железныя, седло калмыцкое оправлено серебром, три сабли булатные, в том числе у одной сабли крыж и бряцала серебряные, пищаль и пистоля турской работы.» . Как мы видим, здесь нет никаких луков, копий и других атрибутов азиатского вооружения. Не каждый уфимский дворянин мог явиться на разбор с таким вооружением. В конце XVII в. подобная экипировка оценивалась в 200-250 рублей, и только безвыходное положение вдовы иноземца вынудило ее пойти на эту меру. Помимо того для иноземной службы необходимо было иметь 2-3 лошадей. Поэтому конные стрельцы имели преимущество перед пешими в верстании по иноземному списку.

Однако, даже имея необходимые средства для приобретения вооружения и коней, не каждый стрелец мог попасть в иноземный список. Почти все подобные верстания в Уфе были произведены только за конкретные заслуги, за отличие в бою, за службу в Крыму, Польше и Азове, за кровь и раны и т.д. По своему социальному статусу служилым иноземцам Уфы была свойственна не бывалая для XVII в. социальная мобильность. Это самая аморфная в сословном отношении группа населения. Из 176 зафиксированных нами иноземских родов лишь представители 26 фамилий состояли в иноземном списке от первого верстания до смерти и не имели родственников, сидевших на посаде, служивших в пушкарях, толмачах, стрельцах, казаках, дворянах и даже бывших в крестьянском тягле. Типичный пример представляет в этом плане послужной список Ф.И. Киржацкого. За 35 лет он успел побывать в государевых крестьянах села Богородского, конных стрельцах, площадных подьячих, подьячих денежного стола, толмачах и, наконец, в иноземном списке. Все это требовало не только определенного уровня грамотности, но и знания ремесел, торговли, финансов, языков и обычаев местного населения. Однако, служилые иноземцы проявляли и высокую деловую активность. Уфа представляла собой военно-административный центр. В XVII в. здесь очень туго водворялось торгово-промышленное население. Не имея жизнеспособного посада, уфимская администрация не стала полагаться на частную инициативу гражданского населения, используя для хозяйственных нужд города и края тех же служилых людей, на которых она опиралась в военных вопросах. При этом хозяйственные поручения рассматривались как полноценная государева служба со всеми атрибутами полковой или станичной. Это было вполне оправдано еще потому, что большинство из этих, на первый взгляд, выгодных дел в уфимском уезде были убыточно и трудоемко. Казенные мельницы, которые строились по указу воевод силами и средствами семейства Колесниковых, не обогатили их, хотя и позволили через некоторое время пробиться в служилый иноземный список. Иноземский род Кинищемцовых так же имеет в качестве своего основателя казенного работного человека Ивана, которому в 1641 г. было поручено «на Уфе поварню поставить пиво варить про государев обиход» . В 1669 г. тем же Колесниковым по указу воеводы «велено пиво сварить в два года 5 тысяч ведер» . В 1672 г. по указу уфимского воеводы уфимский служилый иноземец Б. Мысовский «ездил вверх по Белой реке приискивать соляные рассолы и ключи». Найдя их, Мысовский через год получил указание строить варницы, которые были ему предоставлены в оброк на 5 лет . Впрочем, иноземцы удовлетворяли и самые мелкие бытовые нужды горожан. Василий Черкашенин знал стекольное дело, в 1673 г. именно ему было поручено застеклить новое здание воеводской избы . Семен Булатов зарабатывал тем, что «шил портища на продажу» . А в 1699 г. уфимский пушкарь Федор Дементьев «отделил своего сына» служилому иноземцу Захарию Уржумцеву в «наученье серебреному ремеслу на 10 лет» . Практически вся оптовая и розничная торговля находилась в руках иноземцев. Последнюю четверть XVII в. из 38 обнаруженных нами уфимских лавок 28 принадлежали именно этим служилым людям. Только 8 лавок оказались в собственности посадских людей и двумя владели стрельцы. Многие иноземцы нажили немалые средства исключительно на торговых операциях. Некоторые иноземцы вообще предпочитали не заниматься земледелием, даже на «свой обиход». Имущественное положение одного из таких людей можно проследить по духовной записи, сохранившейся в фонде уфимской канцелярии . В 1699 г. в своем завещании служилый человек Василий Кулаков «приказал зятю своему Дмитрию Антропову образ Воскресенья Христова в окладе да денег 8 рублев. Да дочери своей Анне ... образ Успенья Пресвятой Богородицы в окладе да две лошади да две коровы да лавку на верхнем базаре подле кремля близ Рожественского монастыря на один замок да другую на нижнем базаре на один же замок да третья лавка на том же нижнем базаре дать внучатом моим ... образ Сергия Чудотворца в окладе кобылу. Корову да два меденника да два блюда оловянных да две братины медных да лавочных мелочей на 15 рублев да на дворовое строение внучке моей Анне ... вместо платья на 10 рублев кабалу да отцу своему Прокофью Михайлову приказываю на поминовение души своей шубу лисью да лошадь а после смерти душу свою приказываю поминать а на поминовение души своей и на сорокоустье по всем церквам 100 рублев». Это городское хозяйство служилого иноземца, не имевшего ни одной десятины пашни. Кроме того, удивляет большая набожность уфимца конца XVII в. Все его добро, оставленное родственникам, едва ли превышает половину суммы, завещанной духовенству. Были и богаче, как, например, служилые иноземцы Безообразовы, Власьевы, Жуковы и Моисеевы. Торговая деятельность этих семейств перешагнула границы уезда, их интересовали крупные оптовые рынки, такие, как Макарьевская ярмарка. Впрочем, товарно-денежные отношения, в которые так активно втягивались иноземцы и новокрещены, приводили и к появлению широкого слоя неимущих и разоренных служилых людей. Только за первое десятилетие XVIII в. мы обнаружили не менее 20 случаев продажи в холопство и отдачу по заемным кабалам «на житье» обедневшими иноземцами своих детей и родственников и даже дачу подобных кабальных документов «на себя».

Иноземный и новокрещенский корпус Уфы деградировал быстрее, чем дворянское войско. Низы были не в состоянии не только сносно нести конную службу, но и содержать себя и свои семьи, верхам было не до службы, они благополучно откупались от походных служб. Не случайно, что у богатейших иноземских родов Уфы 1-2 представителя постоянно работали в приказной избе в качестве подьячих в самых престижных разрядных и денежных столах.

Вообще, работа в приказной избе обеспечивала служилому человеку весьма безбедное существование. Кандидатов на эти должности не останавливали формально низкие оклады в 6-8 рублей, ведь настоящие доходы извлекались из источников совсем иного рода. Бывали случаи, когда челобитчики просили назначить их в подьячие без жалования. При этом у властей не было вопросов относительно того, на что они будут жить. В своем прошении от 1681 г. посадский человек С. Кинишемцов не только отказывался от подьяческого оклада, но и давал обещание и впредь «в посаде всякие подати платить со своей братею в равенстве» .

Возможность для наживы у приказного человека XVII в. была буквально на каждом шагу. Подсчитаем, что в среднем служилый человек (дворянин или иноземец) за свою жизнь подавал от 5 до 15 челобитных. Прошения нужно было не только составить в соответствии с существующими канцелярскими нормами, но и вовремя пустить в ход. За все это нужно давать взятки «посулы и поминки», на которые власти смотрели сквозь пальцы. Случалось, что подьячие, ссылаясь на различные причины, не принимали и не писали челобитных грамот, вынуждая просителей быть более щедрыми. В 1668 г. весь город жаловался на подьячего разрядного стола И. Протопопова, прося «их уфимцев дворян и детей боярских от стойки у приказной избы и от волокит избавить» . В 1653 г. по челобитной уфимских дворян и детей боярских было «велено сыскать про уфимской съезжей избы подьячего Саввы Колтычева, что служилых кабал в книги не записывает многое время для своей корысти» . Некоторые подьячие не ограничивались только взятками, большинство челобитчиков не получали жалования годами. Более выгодными являлись махинации с городской казной, собранным ясаком и денежным жалованием служилых людей. Все это можно было до поры до времени попридержать, пустить в оборот, ссудить под проценты. В 1678 г. пять уфимских стрельцов жаловались на подьячего А. Рагозина, что «он денежное на 10 лет не давал, а имал подставно сам» . В 1688 г. возмутились уже и уфимские дворяне, жалуясь на подьячего денежного стола С. Власьева. В их коллективной челобитной подьячий назван вором и разорителем, указывается, что «он Степан на Уфе многородственен для своей корысти утаил казну чинит дачи денежного жалованья по рублю и по И по полтине» . В 1699 г. уфимские подьячие Протопопов и Брызгалов пытались утаить деньги, присланные из Москвы на строительство новых городских укреплений, объявив населению, что средства на это должны быть собраны с города и уезда . Для нас тема административных злоупотреблений интересна тем, что именно здесь закладывался первоначальный капитал таких иноземских родов, как Безобразовы, Власьевы, Жуковы, Касимовы, Моисеевы и Протопоповы. Интересно то, что подьячие, по терминологии XVII в., не служили, а «работали», при этом даже посадские люди в Уфе в документах часто называются служилыми людьми. Типичное начало коллективной челобитной уфимского посада второй половины столетия выглядело так: «Служили великому государю в посаде многие годы...» .

Земледелие так и не стало главной отраслью хозяйственной деятельности служилых новокрещен и иноземцев. Общий массив их землевладения в Уфимском уезде в конце XVII в. – 3624 четверти в поле, то есть 5436 десятин пашни. В среднем на одного служилого человека приходилось 7 десятин земли. Исходя из обычной урожайности того времени подобная запашка не могла прокормить даже самого иноземца. Неудивительно, что уфимская администрация часто практиковала замену поместных окладов хлебным жалованием из расчета 1 четверть ржи на 1 рубль денежного оклада. Подобные мены среди уфимского дворянства строго пресекались. Нами обнаружен только один случай подобного замещения у дворян (Ездаков В.И.)

Более половины всего массива землевладения служилых новокрещен и иноземцев располагалось в верховьях реки Белой, в 40 верстах от города. Это место было специально выделено именно для этой категории служилого населения в 1696 г. . Но как показывает Ландратская перепись 1718 г., этот район фактически не был освоен. Несколько ранее, в 1682 г., была сделана попытка испоместить уфимских служилых иноземцев и новокрещен под Соловарным городком, причем предусматривались довольно значительные по уфимским меркам дачи по 60 четвертей в поле. В случае успеха испомещения решены были бы две задачи: прекращение выдачи хлебных запасов на жалование и обеспечение охраны солеваренных промыслов. Однако башкирское восстание 1662-1664 гг. перечеркнуло эти намерения администрации . Относительно крупные земельные владения некоторых иноземских родов образовались не в результате правительственных отводов, а вследствие покупки.

Подводя итоги, отметим, что служилые иноземцы и новокрещены представляли собой для администрации удобную во всех отношениях группу населения. Во-первых, власти практически не заботились о наделении их землей и крепостными крестьянами. Это существенно облегчало и решение вопроса о дворянском землевладении. В отличие от прибора иноземцы и новокрещены не могли претендовать на регулярное жалование, их не надо было вооружать как стрельцов. Во-вторых, присущая этим служилым людям законодательная неопределенность их социального статуса давала возможность по мере необходимости переводить их в прибор, подьячие или даже записывать в посад. Не менее важно и то, что они были неплохими предпринимателями. Убогость уфимского посада вполне компенсировалась энергией служилых иноземцев и новокрещен, именно они строили мельницы, открывали солеваренные промыслы, варили пиво, шили одежду и т.д. Все это было просто необходимо в деле нормального функционирования служилого города XVII в.