Крепостные, дворовые и кабальные люди

С самого начала своего возникновения поместье Уфимского уезда было поставлено в условия своеобразной хозяйственной изоляции. В ХVII в. возможности уфимских помещиков по расширению своего хозяйства за счет эксплуатации новых групп зависимого населения были крайне ограничены.

Рассмотрим категории трудового населения Башкирии, которые могли бы стать потенциальным объектом закрепощения со стороны уфимских дворян.

Менее всего для этого подходило коренное башкирское населения, поскольку не только законодательные акты правительства, но и конкретные мероприятия уфимской администрации были направлены на предотвращение подобных случаев. В наиболее ясной форме это положение выражено в наказе уфимскому воеводе Ф.И. Сомову от 1 января 1664 г.: «а буде кто учнет... татара и 6аширцов...в какие в закладные записи или в кабалы или в сказки какие и крепости писать к себе тех людей и их детей в заклад имать и тех людям за то великого государя быть в великом наказании и в смертной казни» . Тем не менее, незначительное количество крепостных из некрещеных башкир все же состояло за некоторыми уфимскими служилыми людьми. В частности, П.И. Рычков подсчитал, что за всеми уфимскими дворянами в 1699 г. было 36 крепостных башкир . Однако, большинство из них попало в крепостную зависимость в результате подавления башкирских восстаний 1682–1684 и 1704–1711 гг. Тогда некоторым отличившимся уфимцам было разрешено обращать в «православную веру башкирских полоняников» . Любопытно то, что большинство помещиков ограничилось лишь тем, что крестили пленных и быстро продали их помещикам центральных областей России. Из материалов Уфимской провинциальной канцелярии мы выявили 22 подобные купчие записи.

Одним из перспективных источников увеличения крепостного населения Уфимского уезда являлись новокрещены. Не случайно, в большинстве всякого рода кабальных записей первой половины ХVII в. упоминается именно эту категория населения Башкирии. Вместе с тем, и здесь в ХVII в. существовали достаточно серьезные препятствия. Провозглашение в начале 80-х годов ХVII в. широкомасштабной христианизации населения края стало одной из главной причин самого крупного в истории башкирского восстания 1682–1684 гг. Правительству пришлось на время отказаться от проведения этой политики .

Но край населяли не только иноверческие народы. Сразу после присоединения к России в Башкирию устремился широкий поток крестьянской колонизации из различных регионов государства. Однако, это переселенческое движение ни коим образом не повлияло на поместное хозяйство уфимских дворян. Причем, правительству для этого не пришлось прибегать к мерам законодательного порядка, как это было, например, в Сибири. Там запрещалось помещикам заниматься любыми видами кабальных операций . Т.Ф. Быконя объясняет это положение тем, что центральной власти не хотелось превращать материально и функционально зависимых исполнителей своей воли в частных лиц, которые бы на законных основаниях стали конкурировать с государственным сектором в получении рабочих рук . Но по эту сторону Урала правительству достаточно было создать благоприятные экономические и социальные условия для переселенцев, чтобы они остались вне сферы влияния поместного хозяйства уфимских дворян. Башкирия являлась одним из регионов государства, где существовала раздача казенных земель в оброчное пользование, которое являлось наиболее притягательной формой крестьянского землепользования ХVII – ХVIII вв. Оно не ограничивало размеров закрепляемых за владельцами угодий . Пришлым земледельцам дозволялось платить бобыльский ясак, что, в свою очередь, снимало препятствия по аренде башкирских вотчинных земель. Как отмечает В.И. Шунков, на Урале широко применялась практика освобождения переселенцев от некоторых повинностей, оказывалась помощь хлебом и денежной ссудой в виде сельхозинвентаря, семян и скота . В то же время земля из оброка и всевозможные льготы предоставлялись лишь переселенцам, оседавшим в дворцовых волостях Уфимского уезда. Это обстоятельство и привело к бурному росту дворцовых сел. Например, еще в 1604 г. жители Новой Слободы Максим Кадомец и Богдан Медведь «с товарищи» были наделены уфимской администрацией земельными угодьями, в том числе и пашней вдоль Уфы реки . В 1644 г. деревня Кадомцова превратилось в третье по величине дворцовое село Уфимского уезда . При этом переселенцев, в отличие от служилых людей Уфы, не огранивали размерами угодий. В 1650 г. сын боярский В.Ф. Аничков отводил землю крестьянам села Покровского. Пашней крестьяне наделялись сверх всех норм крестьянского тягла, как объяснялось в грамоте с расчетом на «прибылых крестьян, кто впредь на государя во крестьяне на тою пашню похочет сести» . Естественно, что уфимские помещики ХVII в. в силу крайне ограниченных возможностей своего хозяйства были просто не в состоянии предоставить подобные условия переселенцам. Здесь сказались и незначительные размеры поместных дач и отсутствие необходимых средств. Неслучайно, по данным переписи 1647 г., самым крупным владельцем всякого рода кабальных, работных и дворовых людей являлся не служилый человек, а казанец, посадский человек А.И. Жегулев, владевший соляными варницами под Уфой. На его промыслах, обнесенных небольшим острогом, имелась даже небольшая охрана из 14 отставных уфимских стрельцов, кормового иноземца и 2 новокрещен. На варницах трудились посадские люди и крестьяне – «сходцы» из Москвы, Нижнего, Казани, Алатыри, Арзамаса и других мест. Перепись позволяет выяснить и то, каким образом попали эти люди к Жегулеву. Два челнинца, из починка Челны на Каме, «...показали, что выбежали на Усолье, от изгона Саввы Аристова, другой показал, что взята на него запись из тюрьмы сильно, а кто запись писал и руки прикладывал того не ведает. Новгородца Сеньку Иванова Жегулев скупил с правежу». Всего этого люда было 65 человек . Любопытно, что такое пристрастное отношение переписчики проявили только к кабальным людям А.И. Жегулева, у помещичьих крестьян сказки, например, не брались. По-видимому, такое положение привело к тому, что в 1619 г. А.И. Жегулев бил челом о верстании в Уфе по дворянскому списку .

Помещики из дворян могли рассчитывать лишь на помощь государства. Тем не менее, правительство, обладая в крае значительным количеством рабочих рук в лице крестьян дворцовых сел, не оказало никакой поддержки хиревшему хозяйству уфимских дворян. Как мы уже отмечали, лишь 4 помещикам при отказе дач были даны 5 проживающих на той земле крестьян. Впрочем, историки края В.А. Новиков, В.А. Ефремов, Н.В. Ремезов, М.Н. Любавский и Н.Ф. Демидова придерживаются иной точки зрения, ссылаясь на указ от 12 октября 1682 г. Этот указ предусматривал «уфимским дворянам и детям боярским за которыми в Уфимском уезде по 2 и по 1 двору крестьянских или кабальных людей додать вместо государева денежного жалованья из дворцовых сел и деревень, кроме сел Каракулино и Пьяного Бору, за которыми по 2 двора тем додать по 1 двору и с землей и со всеми угодьями, а денежного жалованья им впредь не давать» . Но исследователи упускают из вида то, что указ не был реализован. Уфимские дворяне продолжали получать денежное жалованье и после 1682 г., практически не произошло изменений на карте дворянского землевладения Уфимского уезда. Единственным человеком, кто попытался напомнить администрации об указе 1682 г., был один из крупнейших помещиков А.М. Аничков, который в 1690 г. бил челом о пожаловании его «вместо денежного жалованья крестьянами из дворцовых сел Уфимского уезда», правда, без их угодий и земель. При этом Аничков мотивировал свою просьбу не только положениями указа 1682 г., но и личными заслугами, смертью родственников и испытанным разорением . Однако, к 1690 г. у правительства меняется отношение к указу 1682 г., и просьба была оставлена без ответа. Возможно, это объясняется ответной челобитной крестьян дворцового села Богородского, в которой они потребовали «их крестьян Александру Аничкову и иным его братьям уфимцам в крестьянство не отдавать» . Безрезультатным было и другое мероприятие по передаче дворцовых крестьян Уфимского уезда, на этот раз казанским дворянам. В 1678 г. приказчик села Каракулина И.И. Черников-Онучин доносил в Уфу: «...приезжают казанцы дворяне и стрельцы, а сказывают, что у них есть указ о деревне Пермяковой, чтоб то село отдать Григорию Смоковнину и Федору Зеленскому в поместье, и он Иван отдавать крестьян отказал, и они казанцы приехав в деревню Пермякову перехватили 7 человек и увезли с собой» . Однако вскоре крестьяне были возвращены, по-видимому, не без вмешательства башкир. В своей челобитной они писали, что «тот починок поселен в их вотчине, а не в Казанском уезде, и они с тех крестьян в помощь себе в ясаке оброк емлют и ныне де казанцы стали в их вотчины приезжать и крестьян разорять и имать к себе, а будут учнут в их вотчины впредь насильством выезжать, и они башкиры учнут противиться» . После восстания 1662-1664 гг. уфимская администрация стала внимательней к таким коллективным челобитным башкир. Необходимо отметить, что данная челобитная раскрывает и некоторые особенности правительственной колонизации Башкирии. А именно, наиболее бурно возникают и растут в крае в ХVII в. только дворцовые села. Причем, как правило, в значительном отдалении от крепостей с военным населением. Почти во всех случаях появление дворцового села происходило без открытых военных столкновений и конфликтов с местным населением. Правительство очень быстро оценило это преимущество дворцовых поселений. И уже в середине – второй половине ХVII в. некоторые крупнейшие села получают статус пригородов Уфы. (Бирск, Оса, Набережные Челны, Мензелинск). Они обносятся острогами, в них заводится небольшое стрелецкое войско, приказной аппарат. Дворяне же здесь бывают только на службе в качестве воевод, присылаемых из Уфы. В то же время даже неукрепленные дворцовые села не были беззащитны во время многочисленных волнений в Башкирии. Так, в 1682 г. крестьяне села Богородского под командованием дворцового приказчика построили «острог и в осаде сидели, и на башкирцев, которые приходили войной выходили и многих тех изменников побили и языков имали и к шерти приводили» .

В мирное время дворцовые крестьяне участвовали в строительстве и восстановлении крепостных укреплений, из них набирали служилых людей рядового состава . Более того, именно из крестьян села Богородского вышли такие уфимские дворянские роды в конце ХVII – начале ХVIII вв., как Атаевы, Вавиловы, Кадомцевы, Кинишемцовы, Киржацкие, Погорские и Черкашинины. Впрочем, подобные случаи были скорей исключением, нежели обычной практикой, так как в Уфимском уезде, в отличие от южных областей России, не было массовых переводов крестьян в дети боярские. Представители каждой из этих фамилий попали в дворянство своими, нередко довольно специфическими путями.

Впрочем, не только эти обстоятельства удерживали администрацию от массовой раздачи дворцовых крестьян уфимским помещикам. Как отмечалось выше, дворцовые села Уфимского уезда являлись главным источником поступления в Уфу хлеба, большая часть которого шла на выплату хлебного жалованья стрельцам и служилым людям иноземного и новокрещенского списка. На наш взгляд, существует определенная взаимосвязь двух нижеописанных событий. В 1882 г. уфимская администрация попыталась перевести все стрелецкие войска Уфы с хлебного жалованья на пашню, в том же году вышел указ о передаче всех крестьян дворцовых сел Уфимского уезда уфимским дворянам. Стрельцы отказались от перевода на пашню, а указ 1682 г. о передаче дворцовых крестьян Уфимского уезда дворянам остался лишь на бумаге. Служилый город состоял не только из дворян, необходимо было думать о тех, кто кроме огорода ничего не имел.

Прием беглых также не оказал влияния на душевладение уфимских дворян. И дело здесь не только в эффективном сыске, значительно облегченном компактностью расположения большинства поместных деревень Уфимского уезда. Зачастую в подобных случаях уфимцам приходилось иметь дело с очень влиятельными персонами. Из 32 выявленных нами судебных разбирательств, касающихся утайки беглых уфимскими дворянами, в 22 случаях истцами выступают Строгановы, Морозовы и Аристовы. Лиши однажды, в 1662 г. «по челобитной всего городе дворян и детей боярских велено было выслать из Уфы. И. Ознобишина человека Михаилы Морозова» , по-видимому, переусердствовавшего в сыске крестьян.

Таким образом, правовые и экономические возможности уфимских дворян по расширению своего хозяйства за счет эксплуатации новых групп зависимого населения были весьма ограничены.

Количественный анализ душевладения уфимским помещиков ХVII – начала ХVIII вв. мы осуществили на основе переписи 1647 г. , Ландратской переписи , а так же отказных, ввозных, раздельных грамот, выписей с писцовых книг, входящих в состав материалов фондов Уфимской приказной избы , Уфимской провинциальной канцелярии , фонда Спорных дел Генерального межевания и данных Печатного приказа .

Особо следует остановиться на характеристике такого источника, как фонд сказок Генерального двора , поданных владельцами крепостных крестьян в 1700 г. для поставки даточных людей в армию. Сопоставив показатели этого источника с материалами вышеперечисленных фондов, мы пришли к выводу, что сказки Генерального двора содержат крайне заниженные цифры. Из 112 дворян, владевших крепостными и дворовыми людьми в Уфимском уезде в конце ХVII – начале ХVIII вв., этот источник отмечает лишь 32 человека. Причем, даже у помещиков, представленных в реестре, количество дворов не соответствует их реальному душевладению. Так, по нашим расчетам, помещики Аничковы в совокупности владели 64, а не 19 дворами крепостных крестьян. У дворян Артемьевых в разных дачах было 26, а не 11 дворов крепостных. В определенной степени этому источнику противоречат и сводные данные Ландратской переписи 1718 г. По сказкам 1699 г., за всеми уфимскими помещиками было 132 двора, а по переписи – 385. Трехкратное увеличение крепостного населения за 18 лет представляется несколько сомнительным. Напротив, сравнение данных переписи 1647 г. и Ландратской переписи 1718 г. показывает сокращение общего душевладения уфимских дворян. Если в 1647 г. за 73 помещиками было 566 дворов с 786 душами м.п., то в 1718 г. 112 уфимских помещиков владели 386 дворами с 667 душами м.п. Таким образом, за 70 лет в среднем душевладение уфимских помещиков снизилось с 10–11 душ м.п. до 5–6 душ м.п. Каковы же были причины столь резкого сокращения крепостного населения Уфимского уезда? Чтобы решить этот вопрос, необходимо проследить изменение душевладения по отдельным группам помещиков. Так, всех владельцев крепостных крестьян мы разделили на 3 группы в зависимости от обеспеченности крепостными крестьянами по переписи 1647 г.: 1) владевшие до 30 душ м.п.; 2) до 15 душ м.п.; 3) до 5 душ м.п. Это разграничение вполне приемлемо для Уфимского уезда, поскольку лишь единицы имели более 30 душ м.п., основная же масса дворян являлись малопоместной и беспоместной.

Сравнение данных двух переписей 1647 и 1718 гг. показывает, что наиболее значительно сократилось душевладение в первой группе помещиков. Если в 1647 г. 16 помещиков, представлявшие 6 дворянских фамилий Уфы, владели в общей сложности 540 душами м.п., что составляло 68% от всего крепостного населения Уфимского уезда, то в 1716 г. эти 6 фамилий, представленные уже 36 помещиками, владели лишь 430 душами м.п. Таким образом, среднее душевладение сократилось с 34 душ м.п. в 1647 г. до 11 душ м.п. в 1718 г.

Вот типичный пример, характеризующий судьбу самого крупного по душевладению дворянского рода Уфы – Каловских. Основание поместного хозяйства фамилии было положено еще в 1594 г., когда два брата, сын боярский Осанчук и стрелецкий голова Третьяк Каловские были испомещены за Белой рекой. К середине ХVII в. фамилия Каловских разрослась и, по переписи 1647 г., 8 Каловских владели 194 душами м.п., что составляло 24 % от всего крепостного населения Уфимского уезда. При этом среди Каловских были как незначительные душевладельцы (М.И. Каловский – 7 душ м.п.), так и весьма крупные (Е.И. Каловский – 58 душ м.п.), но не было ни одного пустопоместного дворянина. К 1718 г. из 19 Каловских лишь 7 владели населенными дворами, в которых проживало всего 31 души м.п. Таким образом, общее количество крепостных рода снизилось за 71 год в 6 раз. В 1718 г. уже не было различий в количестве крепостных, бывших за отдельными помещиками фамилии – за каждым из Каловских было от 4 до 6 душ м.п. Материалы Уфимской приказной избы дают объяснения столь значительного сокращения душевладения этой семьи. Крупнейший владелец крепостных Е.И. Каловский (66 душ м.п. по переписи 1647 г.) был убит в 1649 г. в бою с калмыками, но сыновей после себя не оставил. Все поместье было разделено на жеребья 4 дочерям, которые в разное время вышли замуж. Однако, реальнее приданное оказалось очень незначительным. По отказным и раздельным грамотам 1654–1644 гг. видно, что от 58 душ м.п. осталось лишь 8. Из отсутствующих 99 крепостных душ м.п. – 19 «убиты от калмаков и изменников башкирцов», 22 мужика «разбежалось в башкирское разоренье», 11 человек находились в плену у тех же башкир . Следует отметить то, что фактор неспокойной окраины более всего сказался на крупных хозяйствах. С 1647 по 1718 гг. в Башкирии имело место 3 крупнейших восстания, во время которых только Уфа подвергалась осаде 5 раз. Более всего страдали поместья, расположенные вблизи города. Выписи с отказных грамот и писцовых книг, за которыми обращались в приказную избу уфимские помещики для сыска крестьян, показывают, что основная масса бежавших из под Уфы крестьян направлялась в дворцовые села и пригороды Уфимского и Казанского уездов. Это Оса, Сарапул, Елабуга, Челны, Каракулино. Кроме того, значительный ущерб хозяйству Каловских был нанесен действиями воеводы И.И. Бутурлина. В 1653 г. М.И. Каловский бил челом в Приказ Казанского дворца, что он «Михаила Иванович Бутурлин дядю его Енуруса Каловского пытал напрасно и бобылей его и всех крестьян и дворовых людей отца его Еремея и .дяди его Лукьяна освободил на волю, а иных поймал к себе на двор» .

Недолговечность больших поместных деревень проявилась и в истории хозяйства Нармацких. Период наибольшего расцвета их поместья приходится на вторую половину ХVII в. Так, в 1687 г. за 8 помещиками Нармацкими было 164 душ м.п. . Кроме того, в 1699 г. И.К. Нармацкий добился отказа ему выморочного поместья своих отдаленных родственников Крыловых. Ранее принадлежавшее им село Покровское являлось самым крупным поместным селением Уфимского уезда, в нем проживало 113 душ м.п. . Однако, после башкирского восстания 1704–1711 гг. «от башкирской шатости» все крестьяне села разбежались. В 1716 г., практически но затратив средств на восстановление хозяйства и поиск беглых, И.К. Нармацкий отказывает Покровские в качестве приданного своей сестре. В результате, этот обширный прожиточный жеребий в 1717 г. переходит Строгановым . Общее же душевладение фамилий Нармацких сократилось с 1684 по 1718 гг. в 3,6 раз. В 1718 г. за 12 помещиками Нармацкими было 76 душ м.п. Среди помещичьих родов первой группы в 2,5–3,6 раза уменьшилось душевладение Аничковых, Черниковых-Онучиных и Приклонских. К 1718 г. 38 помещиков, представляющие эти 5 фамилии, владели от 7 до 21 душ м.п.

Более стабильными оказались поместные деревни уфимцев, которые по переписи 1647 г. владели не более 15 душ м.п. В 1647 г. 34 уфимских помещика, представлявшие 12 уфимских дворянских родов, владели от 5 до 15 душ м.п. Общее душевладение этих фамилий составляло в 1647 г. 384 душ м.п. К началу ХVIII в. из Уфимского уезда выбыли Кольцовы и Сумароковы. К 1718 г. 38 помещиков, представляющие фамилии Артемьевых, Барсуковых, Волковых, Гладышевых, Зыковых, Лопатиных, Тогонаевых, Ураковых, Третьяковых, владели 351 душой м.п. Таким образом, среднее душевладение помещиков второй группы снизилось, сравнительно с первой группой, не очень значительно: с 11 душ м.п. в 1647 г. до 9 душ м.п. в 1718 г. Тем не менее, при ближайшем рассмотрении выясняется, что картина здесь весьма противоречивая. Гладышевы и Ураковы за 71 год, напротив, увеличили свое душевладение. Так , в 1647 г. 5 Гладышевых являлись владельцами 24 душ м п., а в 1718 г. 6 человек владели уже 72 душами м.п. Увеличение количества крепостных крестьян на фоне общего снижения этого показателя у почти всех уфимцев объясняется тем, что дворянам Гладышевым раньше других уфимцев (еще в 1639 г.) удалось поверстаться в самый высший разряд провинциального дворянства – в выборный список . Это обеспечило им возможность назначаться на должности воевод в города, где условия для приобретения рабочих рук были более благоприятными. Так, с 1700 по 1716 гг. только Д.А. и В.А. Гладышевым «дали на себя запись в крестьянство» 16 вятских жителей, 4 холмогорца , 6 курмышан и 3 алаторца . Впрочем, нередко Гладышевы действовали и незаконным путем. Как выяснилось в 1666 г. из сказок 3 крестьян С.В. Гладышева, эти крепостные помещика «ранее в старинном холопстве не живали, а жили в Симбирском уезде на государевой пашне, а уфимец Степан Гладышев напоив их допьяна и вязав привез на Уфу и держал в дворе и бил и мучил и женил на своих дворовых девках» . В 5 раз увеличилось душевладение помещиков Ураковых. Если в 1647г. за 4 помещиками этого рода было только 16 душ м.п., то в 1716 г. 6 Ураковых владели 93 душами м.п. В отличие от Гладышевых рост количества крепостных Ураковых осуществлялся в основном за счет закабаления представителей трудового населения Башкирии. Только с 1691 по 1736 гг. по всякого рода кабалам, записям в крестьянство, житейским записям 3 помещикам Ураковым попали в зависимое положение 24 гулящих людей из новокрещен, черемисов, вотяков и татар. В то же время подобная активность была исключением из обшей картины дворянского хозяйства Уфимского уезда. Необходимого пояснения в этой связи требует утверждение Н.В. Устюгова о том, что вследствие крайне скудного обеспечения крепостными людьми уфимские помещики использовали разного рода ростовщические операции для закабаления трудящегося населения Башкирии . Но при этом историк не указывает на социальный состав заимодавцев. На основании материалов записных книг Уфимской провинциальной канцелярии мы выяснили, что количество таких операций, осуществленных помещиками из дворян, многократно уступает массе кабальных сделок чиновников приказного аппарата, служилых людей иноземного списка, служилых татар, мишарей. И хотя многие из них владели поместными дачами, но служили в Уфе не по дворянскому списку. С 1701 по 1737 гг. у 56 уфимских помещиков из дворян на разных условиях отрабатывали долг лишь 76 человек. Из них – 26 гулящих людей из новокрещен, 17 черемис, 6 вотяков, 7 татар, 6 гулящих людей из дворцовых сел, 15 отставных стрельцов, пушкарей и воротников, 6 удмуртов. В то время как лишь М.Г. Жуков, поручик иноземных рот Уфы с 1699 по 1734 гг. «дал запись в крестьянство, на половничество в долг, житейские записи» 47 крестьянам. Менее крупными заимодавцами выступают подьячие И В. Кириллов, В.А. Тарпанов, Б.И. Моисеев, служилые люди иноземного списка М.И. Вавилов, К.Л. Ветошников, пушкари М.И. Шапошников, Л.Б. Моисеев. Они же , кстати, являлись и наиболее активными покупателями земли у уфимских дворян. Примечательно и то, что уфимские дворяне охотнее дают друг другу в долг, чем направляют свои средства на приобретение рабочих рук. В 1700–1736 гг. количество денежных сделок, заключенных между дворянами и другими служилыми людьми, почти в 4 раза превосходит количество кабальных операций, в которых участвовали дворяне. Это положение подтверждает тезис Н.И. Павленко о преимущественно внутрисословном функционировании дворянских капиталов в ХVIII в. . Между тем, уфимские дворяне имели сравнительно более выгодные условия для подобных операций. Преобладающей формой долговой зависимости в первой половине ХVIII в. была запись на половничество в долг. Из анализа этих документов видно, что год работы взрослого мужчины оценивался максимум в 5 рублей, женщины – 2 рубля 50 копеек, а детей с 10 лет – 50 копеек . В центре России стоимость рабочей силы была гораздо выше. По указу 19 июля 1736 г. годовая работа взрослого мужчины оценивалась в 12 рублей . В этой связи ошибочным является утверждение В.А. Ефремова о том, что положение кабальных людей в Уфимском крае было лучше, чем в других местах Московского государства. Он доказывает это тем, что здесь, при недостатке рабочих рук и обилии пустопорожних земель, можно было выторговать гораздо более выгодные условиях . Однако, это чисто умозрительное разъяснение, поскольку цифры в долговых документах говорят об обратном. Кроме того, положение половников усугублялось тем, что они находились на своем коште, а за отбывание тягла зачастую отвечал сам должник. Достаточно осторожно необходимо относиться и к характеристике положения арендаторов поместных земель. В этом смысле нельзя согласиться с утверждением авторов «Очерков по истории Башкирской АССР» относительно того, что русские крестьяне, так же нерусские земледельцы, селились на землях помещиков из оброка и превращались в крепостных крестьян уфимских помещиков . Нам известно 12 случаев аренды земель у уфимских помещиков в основном в конце ХVII – первой четверти ХVIII вв. Из анализа арендных договоров выясняется, что арендаторы имели право пользоваться угодьями помещика в течение установленного срока: «...на той земле косьбу сена, хлебопашество, сколько потребно производить, лес рубить, лубья снимать». Со двора погодно производилась плата в размере заранее оговоренной суммы. Другие платежи и повинности, характерные для кабальных категорий земледельцев, договором не предусматривались. Они сохраняли принадлежность к той социально-сословной группе, которой относились до припуска.

Характерно, что если в кабальных операциях участвуют, как правило, крупные душевладельцы, то большинство договоров об аренде земли из оброка приходится в основном на пустопоместных дворян. Самой значительной группой населения, арендовавшей земли у уфимских дворян, являлись чуваши (42 человека), затем идут приборные служилые люди (10 казаков, 17 стрельцов, 2 воротника и 1 пушкарь).

Таким образом, вовлечение рабочей силы в поместное хозяйстве уфимских дворян за счет закабаления трудящихся слоев населения Башкирии не получило значительного развития.

Некоторый рост душевладения помещиков третьей группы (до 5 душ м.п. по переписи 1647 г.) не смог компенсировать убыли крестьян у помещиков первой и второй групп. В то же время это обстоятельство привело к о выравниванию душевладения уфимских помещиков к началу ХVIII в. Если, по данный переписи 1647 г., в Уфимском уезде было 6 помещиков, владевших более 30 душ м.п., то в 1718 г. таковых не было совсем.

Второстепенную роль в процессе нивелирования сыграло то, что дворянские роды, чьи представители были в первой половине ХVII в. наиболее крупными владельцами крепостных, оказались и наиболее плодовитыми. Причем раздел имения между наследниками в перовй группе душевладельцев очень часто выходил за пределы хозяйственной целесообразности. Так, разбивались на наследственные жеребьи не только дворы, но и семьи крестьян. Помещики первой группы оставили самое большое количество судебных разбирательств, касавшихся семейных споров о наследстве. Аничковы, Волковы, Каловские, Приклонские и Черниковы-Онучины буквально засыпают челобитными Приказ Казанского дворца, не стесняясь никаких средств для достижения цели. Довольно близкие родственники скрывают от властей существование или называют умершими друг друга, представляют в превратном виде степень своего родства. Вполне типичной в этом отношении предстает история огромного хозяйства В.И. Каловского. В 1667 г. он вместе с матерью и с женой «вышел» из калмыцкого плена, но за 6 лет его отсутствия его братья и племянники успели разделить хозяйство отца. При этом, как сообщает В.И. Каловский, не только родственники, но и все служилые люди Уфы знали, что они не погибли, а лишь попали в плен. В результате, в раздельной грамоте они были записаны как умершие, лишившись, таким образом, прав на часть отцовского поместья .

Общее сокращение крепостного населения Уфимского уезда в конце ХVII – начале ХVIII вв. не могло не отразиться на материальном положении уфимских дворян. В.А. Новиков, рассмотревший значительное количество росписей проданного, пришел к выводу о крайне скудном достатке уфимских помещиков. По поводу одной из таких росписей историк весьма красноречиво отметил: «Такое приданое, если принять в расчет невысокую ценность в то время жемчуга и соболя посовестился бы дать мало-мальски зажиточный крестьянин, а между тем Лопатин так ценил это приданое, что для обеспечения получения обещанного счел нужным оформить актом за подписями 7 дворян» .

Материальная несостоятельность некоторых уфимцев доходила до крайней степени. К началу ХVIII в. практически разорился дворянский род Писемских, основатель которого сын боярский И.Б. Писемский был пожалован поместьем на Сутолоке еще в 1592 г. . А в 1705 г. А.С. Тарбеев «откупает с правежу» его правнука Д.Б. Писемского с обязательством «до расплаты долга 3 рублей жить ему, Дементию с женой у него Алексея во дворе с женой и всякую домашнюю работу делать». Двоюродный брат Д.Б. Писемского, М.С. Писемский, в 1706 г. подрядился за взятые у иноземца И.В. Киржацкого 4 рубля накосить сена 150 копен на лугах поручившихся за него родственников . В сходном положении оказались и представители уфимской дворянской фамилии Совиных. В 1730 г. А.А. Совин, отец которого за службу был написан в выборный список, нанялся «с иными работными людьми посадскому человеку И. Кормшикову на его лодке-романовке плыть с товаром до Макарьевской ярмарки и обратно» . В 1732 г. дворянский недоросль А.И. Совин обязался за взятые 15 рублей у отставного солдата С. Пермякова жить во дворе 13 лет и «всякая домашняя работа делать» . Характерно, что сравнение материального положения уфимских дворян начала ХVIII в. с крестьянским проводил и непосредственный свидетель, начальник Оренбургской экспедиции И.К. Кирилов, побывавший в Уфе в 1735 г. В своем доношении в кабинет он писал : «...из лучших уфимских дворян и половина не сыщется которые б были не лапотники» .